Диалоги с сенсеем
О самураях, студентах и преподавателях: на вопросы The Вышки отвечает преподаватель отделения востоковедения Максим Сергеевич Гамалей
Японские мотивы
Почему Вы выбрали именно японское направление? Почему не Китай, Корея или что-то совсем экзотическое, например, Малайзия?
Думаю потому, что в японской культуре, искусстве и литературе, я нашёл то, что оказалось созвучно моему мировоззрению, представлениям о том, что правильно, а что нет, что красиво и что не красиво. Я не смог найти этого в полной мере, например, в Китае.
Я вижу разницу между Японией и Китаем примерно такую же, какую можно найти между Древней Грецией и Римом. Для меня одно более естественно, а другое — искусственно.
По Вашему мнению, Япония более естественная?
По моему мнению, да. Китай по-имперски торжественен, велеречив, многообразен и ярок. Культура Японии, в своей канонической форме, тяготеет к сочетанию внешней простоты и внутренней символической сложности. При этом она, копируя других, не превращается ни в США, ни в Китай, ни в Корею.
Страна восходящего солнца может, выглядеть как угодно, кому-то подражать, но, тем не менее, очень бережно хранить и воспроизводить «душу народа», воплощенную в формах и идеях. Было очень интересно за этим элегантным и простым, и привлекательным внешним обликом, найти, выявить, понять «дух» Японии. По большому счёту, в первую очередь Япония привлекла визуально.
Фильмы?
Нет, гравюры. Моё столкновение с Японией началось именно с гравюр. Я нашёл в библиотеке альбом Хокусая (великий японский художник, иллюстратор, гравёр XVIII—XIX вв. — прим. ред.) и понял, что мне это очень нравится. Там было то, чего я не видел в тот период западном искусстве. Я попытался сделать копии этих гравюр.
Получилось?
Когда срисовываешь, получается. Когда сам рисуешь – не получается.
Как думаете, в чём секрет?
Вот «в чём секрет» — это и был вопрос, который подвигнул меня читать что-то, искать.
Вы знаете, что многие студенты-востоковеды между собой называют Вас «самураем»? Сами бы себя так назвали?
Не знал. Сам себя, пожалуй, так бы не назвал. Может быть, есть какая-то схожесть внешнего образа? Думаю, это в первую очередь. А потом, долгое время самураи оставались и остаются до сих пор темой моих изысканий, поэтому при любом удобном случае мне проще говорить о самурайской культуре, традициях, обычаях. Этот феномен, в конечном итоге, меня заинтересовал в японской культуре больше всего. В самурайском сословии было что-то нехарактерное для Азии. Из всех азиатских воинских культур, японская, пожалуй, оказалась самой «живучей», приспособляемой и наиболее близкой к Западной.
Самурайского сословия уже давно не существует…
На самом деле, образ самурая имел для Японии гораздо большее значение, чем само самурайское сословие. Достижения самураев в период сёгуната Токугава (феодальное военное правительство Японии 1603-1868гг) – некая кризисная реакция на изменения в экономике, в обществе. По сути, она свидетельствовала о смерти и деградации воинской традиции. К концу периода эта воинская традиция фактически перестала существовать, но при этом остался её некий идеал, который лёг в основу идеологии и идентичности императорской Японии. Он выступал как источник силы основных добродетелей японского общества, пример мужества.
Когда Япония нуждается в идеологеме, способной объединить нацию, устремить её за пределы островов, чтоб реализовать себя в новой картине европейского колониального мира, она непременно обращается к идеалу самурайской традиции.
Многие первокурсники идут изучать Японию под влиянием каких-то современных тенденций. Поп-музыка, анимэ, косплей, манга, игры. Как Вы относитесь к современной японской культуре?
Отношение очень двойственное. Лично мне современная культура неинтересна. Если бы я хотел попасть в Японию, то предпочел бы попасть туда до восемнадцатого столетия. Современная Япония не трогает моё сердце подобно Японии феодального периода. Я её рассматриваю только как рефлексию традиции. Но общее увлечение современной японской культурой, безусловно, очень положительная черта. Это то, что позволяет студентам приходить сюда, то, что цепляет.
В аспирантуре я перестал смотреть анимэ, слушать японскую музыку и смотреть японское кино. Японии стало слишком много в моей жизни. Раньше это было моим хобби, а сейчас она стала основой моей повседневности.
Восток-Запад
Когда Япония перестала быть Вашим хобби, чем Вы начали увлекаться?
Надо заметить, чем больше я занимался Японией в академической области, тем больше мне был интересен Запад. Я стал читать много литературы про средневековую Скандинавию, мифологию, историю, интересоваться иберийскими государствами, Америкой XIX – начала XX века. То есть, основу моего досугового чтения составляют книги о Западе. Я начал гораздо меньше внимания стал уделять японскому искусству и открыл для себя Западное. Западная культура — это то, что окружает нас постоянно.
Не возникает диссонанса между восточной и западной культурами?
Не замечаю, чтобы во мне был какой-то диссонанс. Культуры органично сосуществуют в нашем времени и пространстве. Невозможно понять восточную культуру, если не знаешь свою собственную. Невозможно выучить японский язык, если не знаешь русский.
Почему на первом курсе уделяется столько внимания западной истории? Потому что сейчас в старших классах школы практически не изучают всемирную историю. Многие студенты первого курса не устанавливают параллели между историей Европы, Америки, Азии и собственной страны. Национальные и региональные истории существуют отдельно одна от другой.
Япония в этом плане очень специфический культурно-исторический концепт, потому что для того, чтобы понять эту страну, необходимо постоянно смотреть на соседние государства. Это неизбежно. Зачем нам вообще изучать Японию? Зачем нам изучать Другого?
Чтобы понять себя?
Да, совершенно верно, чтобы понять себя.
Чем глубже мы погружаемся в чужую культуру, тем больше рефлексируем свою собственную. Чем больше мы узнаём Восток, тем больше понимаем Запад.
Начинаем видеть, в чём мы схожи, чем различны, познаём человеческую, цивилизационную общность. Если мы отказываем себе в этом познании, то откуда мы будем черпать вдохновение для развития? Поэтому здесь в принципе конфликта быть не может.
О студенчестве, преподавании и высшем образовании
Трудно было в студенческие годы жить в Москве?
В первый год было очень тяжело. А потом, когда понимаешь, что Москва это в принципе такой же город, как и все остальные, что есть какие-то вещи, которые невозможно изменить, что при всём твоём желании и отношении в Москве не появятся ни горы, ни море, то после этого можно жить спокойно.
Как Вы пришли к решению стать преподавателем? Наверняка ведь не всегда об этом думали…
Я вообще не собирался преподавать. Хотел стать графическим дизайнером.
И как же Вас занесло в преподавательскую среду?
Магистратура. Это то, о чём ещё писал Ницше: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Когда ты учишься, кажется, что многое не нужно: вот это лишнее, зачем то, почему надо так, а не иначе. Такие мысли возникают потому, что ты ещё не совсем понимаешь, что тебе действительно нужно.
А в магистратуре, когда уже другой уровень теоретизирования, когда преподаватели с тобой по-другому общаются и видят не какую-то заготовку, которую нужно обработать, отшлифовать, а уже фактически равного себе, диалог начинается совсем на другом уровне. И тогда видишь те проблемы, которые стоят перед наукой и перед учёным. Это безумно интересно.
Честно говоря, тогда все прочие желания были только от того, что я не понимал, как я могу своей профессией зарабатывать на жизнь. Все вокруг спрашивали: «Ну кем ты будешь? Школьным учителем истории?». Но, вообще это касается любой специальности. Вот кем могут работать математики?
Учителем математики?
Как раз-таки нет. На самом деле огромный спектр применения их знаний, но единственный пример, который стоит у нас перед глазами – наши школьные учителя математики. Больше мы никогда математиков не видели. Наша собственная ограниченность в знании своей специальности мешает нам понять, чем мы можем дальше заниматься.
Когда приходишь в магистратуру, ты так или иначе участвуешь в конференциях, сталкиваешься с академической средой. И начинаешь понимать что, почему и как ты говоришь, и главное – зачем. Вот если ты это понимаешь, ты будешь дальше заниматься наукой, преподавательской деятельностью, поскольку это практически неизбежно.
Хочешь быть учёным – работай в университете, хочешь работать в университете – преподавай, хочешь преподавать – будь учёным.
Если бы Вы сейчас встретились со студентом Максимом, который ещё учится в ВУЗе и не знает, что ждёт впереди, Вы бы его предостерегли от чего-нибудь, дали напутствие?
Выпорол бы. По первое число. Чтоб не ленился. Есть хорошая фраза: «Если вам дали хорошее образование это ещё не значит, что вы его получили».
Когда что-то пропускаешь из того, что тебе дают – позволяешь себе что-то не выучить, не понять, проскочить, то, уже поступив в аспирантуру, понимаешь, как много недоучил в бакалавриате.
В аспирантуре мне пришлось учиться тому, чему не научился раньше. Для того, чтобы восполнить пробелы, чтобы освоить то, что надо было зубрить лет шесть назад. А времени на это жизнью после университета, уже заложено не было. Его пришлось отнимать от других дел.
На Ваш взгляд магистратура – обязательная ступень образования? Многие говорят, мол, нет, зачем вообще нужна эта магистратура…
И они абсолютно правы. Я считаю, что высшее образование это вообще необязательный этап жизни.
В классической системе образования магистратура – ступень для тех, кто хочет заниматься наукой. А науке невозможно научить, как бы мы ни пытались. Здесь я согласен с Хосе Ортега-и-Гассетом: «наука это талант единиц». У человека либо есть предрасположенность к ней, либо нет. Нельзя научить быть учёным. Нельзя научить находить какое-то рациональное зерно в происходящем, быть объективным и честным в своих исследованиях. Механически можно, но вот этот научный дух вырастить нереально.
Ещё совсем недавно Вы были студентом, а сейчас молодой преподаватель, имеющий огромный авторитет у коллег и студентов. Каково быть по другую сторону «баррикад»?
Я могу сказать, что сейчас мне тяжело находиться «в» аудитории. Потому что привык смотреть «на» неё. Требуется какое-то время, чтобы переключиться с «обучающего» на «обучающегося».
Когда оказываешься на месте преподавателя, очень многое понимаешь в своей студенческой жизни. Например, если списал, то осознаёшь, что тебе, по сути, разрешили списать. Практически всегда видно, кто списывает. Это открытие было для меня неприятным.
Играя роль преподавателя, ты учишься признавать свои ошибки. Потому что если ошибся и не признал – это плохо. В общении со студентами нельзя обманывать. Студенческая аудитория очень чуткая, она не прощает неискренности.
Когда читаешь лекцию – это диалог. Когда ты говоришь, то чувствуешь отдачу от аудитории. Понимает она тебя или нет, улавливает ли основные мысли, внимательна она к тебе или невнимательна.
Подобный опыт, вряд ли получишь, находясь в аудитории как «обучаемый». То, что позволяет общаться с другими людьми по-другому, иначе воспринимать сам процесс человеческого общения.
Наверняка же бывали ситуации, когда вся группа не готова к семинару? Неловкое молчание, студенты не знают, куда деваться и что делать, прячутся друг у друга за спинами. Как работать с такой аудиторией?
Да, такое бывает и довольно часто. Раньше я на это реагировал очень эмоционально. Если не готовы, то всё, до свидания. И это было неправильно.
Сейчас я считаю, что всегда можно найти тему для обсуждения. Не бывает так, что человек пришёл в аудиторию совершенно неготовым. Как минимум он что-то слышал на лекции, у него есть какие-то соображения относительно темы.
Вообще аудитории бывают разные: профессиональная и непрофессиональная. Они требуют совершенно разного подхода. Мне иногда приходится читать лекции для школьников – во время летних школ, участия в каких-то проектах, и я считаю, что школьникам нужно читать на том же уровне, на котором читаешь студентам.
Но если Вы будете читать лекции на одинаковом уровне, то нет гарантий, что школьники полностью поймут и вникнут в суть сказанного…
А вот в этом творческий вызов для преподавателя — донести тот же самый уровень материала и проблематики до аудитории, которая находится в одном шаге от университета. Ведь задача встреч со школьниками – показать, как проходит обучение в университете, как мыслит человек, находящийся в университетской аудитории.
Когда учишься в школе, то складывается впечатление, что история константна, что есть некая правильная история, правильные ответы на все вопросы. Оказавшись в аудитории, вдруг выясняется, что то, что всегда казалось прочным и незыблемым, на самом деле, скорее ближе к газу, который нельзя увидеть, пощупать и на который невозможно опереться. То, что мы изучаем в школе это идеология, а не история.
Что же тогда есть история?
Это как раз-таки тот вопрос, над которым мы бьёмся. Марк Блок считал, что это люди во времени. Думаю, я с ним соглашусь. История – это люди во времени.
О популярности
В последнее время Ваше имя не раз мелькало в одном из популярных студенческих пабликов. Для многих студенток Вы – живое воплощение идеала и предмет безответной влюблённости. Как к этому относитесь?
Если не пускаться в долгие объяснения, то нахожу это несколько странным и неловким. В университете, безусловно, нужно влюбляться. Но в предмет, в источники, в проблемы, в методы. А в человеческом измерении — в сокурсниц или сокурсников. Они достойны этого чувственного порыва куда больше. К тому же, полагаю, что «любовь» к преподавателю редко переживает первую сессию. А уж помогает ли она при этом учащемуся? Не уверен.
Текст: Дарина Бунькова
Фото: Полина Клёнова-Ленская
