А можно вопрос: лингвист о феминитивах и граммар-наци
Сегодня лингвистикой интересуются не только ученые — неоднозначные языковые тенденции обсуждаются и в СМИ, и в соцсетях. The Вышка встретилась со старшим преподавателем школы лингвистики НИУ ВШЭ и специалистом по малым языкам Олегом Волковым, чтобы узнать ответы на любопытные вопросы о языке и речи.
— Человек думает с помощью слов. Значит, условный маугли, который никогда не контактировал с людьми и не знает никакого человеческого языка, не умеет думать?
— Это очень интересный вопрос, сам хотел бы узнать ответ. Но чтобы получить такого условного маугли, ученым нужно взять ребенка и поместить в джунгли. Это как-то бесчеловечно. Вопрос про маугли всех волнует, но мы его никак не можем проверить — остается только строить гипотезы. Мышление коррелирует с языковой способностью: и язык влияет на развитие мышления, и мышление влияет на структуру языка. Если речи не будет, то и мыслительная способность будет другая. Но какая — неизвестно.
— Во время размышлений мы все слышим внутренний голос, то есть как бы произносим слова у себя в голове. А есть ли этот голос у глухих с рождения людей?
— Если бы вы все время слышали голос в голове, который бы ежесекундно что-то там вещал, наверное, было бы довольно сложно жить! Мыслительная деятельность может вербализоваться вслух, может про себя, а может вообще в слова не облачаться. Про глухих людей ответ, очевидно, будет таким, что они ничего не слышат внутри своей головы. Большинство лингвистов считает, что языковая способность не врожденная: язык — это не какая-то генетика, вы усваиваете его ушами. Наверное, если бы глухие от рождения владели таким устным языком внутри своей головы, они могли бы это объяснить с помощью языка глухих. И это был бы бесспорный аргумент к тому, что языки врожденные. Но видимо, звучащего языка у них в голове нет.
— Почему все люди до сих пор не говорят на одном языке, хотя это было бы удобно?
— А почему до сих пор все нации не стали одной? Потому что у людей есть социальные представления о чужаках, о других культурах, о том, что надо что-то свое соблюдать и оберегать. Плюс территориальная обособленность: есть места с труднодоступной географией, например, Леса Амазонки. Люди не хотят или не могут между собой взаимодействовать, и их языки тоже не смешиваются. Еще есть представление, что разнообразие полезно, и надо пытаться его сохранить. Не уничтожают какого-нибудь амурского тигра краснокнижного — его охраняют, выводят в зоопарке. С языками тоже так — лингвисты защищают малые, вымирающие языки. Много языков умирает, но их пытаются сохранить, хоть это обычно безнадежно.
— А почему эсперанто не прижился?
— Эсперанто — это искусственная система, а чтобы выучить язык и передать его следующему поколению, им нужно владеть с рождения. Масса искусственных языков придумывается, и на них невозможно говорить просто потому, что лингвисты не до конца понимают, какими свойствами должен обладать естественный язык, чтобы им могли пользоваться, а какими — нет.
— Проект искусственного международного языка всегда обречен на провал?
— Проект искусственного языка — это проект для нескольких десятков вовлеченных людей. Есть случай библейского иврита: язык когда-то существовал, потом на нем перестали говорить и забыли, но он остался в религиозных книжках. А потом его восстановили, вспомнили, и теперь на нем говорят, евреи смогли научить ему своих детей. Эта большая увлеченность объединена национальным признаком. Принцип «Наша национальность — наш язык» — это базовый принцип, он работает для всех. Чтобы мотивировать себя учить эсперанто, вам надо думать: «Я буду гражданином мира и смогу общаться на универсальном языке». Эти принципы рациональные, но они немножко идут вразрез с человеческой природой. Если вы придете к чукотскому пастуху и прикажете ему учить эсперанто, он вас не поймет, но по-чукотски он будет говорить хорошо, потому что это его родная культура, его язык. Важно, что иврит все-таки был естественным раньше, а эсперанто придумывали с нуля.
— Значит, мертвые языки могут оживать? Возможно ли, что снова начнут говорить на латыни?
— Иврит — это уникальный случай.
На латыни говорят энтузиасты, но это как какие-нибудь любители аниме, и любителей аниме гораздо больше, чем любителей говорить на латыни.
А иврит — это целое государство Израиль, это его символ. Язык — первый и самый действенный способ национальной идентичности, а для латыни он не сработает.
— Правда ли, что профессия переводчика умирает, потому что скоро обычные смартфоны смогут осуществлять синхронный перевод любых разговоров на любых языках?
— Сейчас машинный перевод гораздо лучше, чем это было 10 лет назад. Хотя до того, чтобы переводить какие-нибудь художественные тексты, он вряд ли дорастет в близком будущем. Это творческий процесс — когда вы переводите, вы будто заново пишете, и компьютер с этим вряд ли когда-нибудь справится. Может, тогда же, когда он сможет рисовать картины, как Ван Гог. А с сиюминутными разговорами, синхронными переводами политических речей справиться проще. Выступления политиков устроены по похожим схемам, это шаблонный монолог, который компьютеру распарсить (от англ. parse «разобрать, проанализировать» — прим. The Вышка) и перевести гораздо проще, чем рандомный текст. Для таких целей действительно в обозримом будущем появятся переводчики в вашем смартфоне.
— Кофе среднего рода — это грустно, или это естественно, или не стоит о таком беспокоиться?
— Для меня как для лингвиста это абсолютно естественно, потому что все, что связано с лингвистикой, построено на принципах языкового изменения. Даже внутри одного диалекта мы говорим немного по-разному, потому что все учили русский язык в разных местах. Когда мы общаемся, что-то друг с другом взаимодействует и меняется. Какие-то штуки в языке оказываются неустойчивыми и подверженными быстрой смене, все это естественно. Мне как пользователю языка может быть грустно, так же как мне грустно, что современные молодые люди слушают уже не ту музыку, что я, мода у них другая, и вообще трава раньше была зеленее. Но я никогда в жизни никому не скажу: «Кофе мужского рода!» — потому что я осознаю, что изменение языковой нормы — это естественный процесс.
— Что сделаете, если вам кто-нибудь «позвОнит» и предложит почитать «катАлог»? Как реагируете на грубые нарушения орфоэпической нормы?
— «ЗвОнит» — это уже не грубое нарушение орфоэпической нормы. Я и сам мог бы так сказать, такое ударение уже в некоторых словарях задокументировано как норма. Раньше говорили «варИт», допустим, потом ударение съехало, теперь «вАрит» никого не удивит. Но в каких-то ситуациях мы должны следовать представлениям о стиле и использовании языка. Я не могу читать лекцию так же, как я разговариваю с братом на кухне. О нарушении этикета вслух ничего не скажу, даже если мой уважаемый коллега придет в ластах, в маске и женском платье и будет под волынку танцевать вместо пары.
— Есть ли у лингвистов профессиональные привычки, которые отражаются в повседневной жизни?
— Привычка не спать по ночам — типичная лингвистическая профессиональная привычка.
А если серьезно, в повседневной жизни всегда присутствует постоянная рефлексия о языковых данных. Слышишь на улице, как кто-то сказал какую-то интересную форму, и хочешь записать на диктофон.
— Почему возникли граммар-наци? Как можно объяснить их мышление?
— Люди не любят, когда все не так, как у них. По наивной логике граммар-наци, тем, кто не говорит на русском «правильно», нужно обязательно указать на ошибки. «Русский язык может выродиться, если люди будут говорить не как я, а как другие!» Это в основном интернет-явление, так очень легко троллить.
Заметив у оппонента языковую ошибку, вы переводите тему именно на это. И вы победитель всех споров в интернете!
— Есть ли будущее у феминитивов в русском языке? Приживутся ли «психологини» и «авторки»?
— Феминитивы были всегда, просто теперь их пытаются распространить, в некоторых контекстах это и вне всякого феминизма возникает. «Психологиню» в речи используют и люди далекие от феминизма просто потому, что у них психолог — женщина и они не знают, как ее назвать. Это может закрепиться, если есть тенденция различать мужчин и женщин как представителей профессии. Как будет выглядеть эта система через 100 лет, предсказать невозможно. Видимо, феминитивы будут еще более продуктивны, но не потому, что у нас возникает эпоха феминизма, а по другим причинам. Будущее феминитивов — это вопрос лингвистических факторов, поэтому мы не знаем, какие приживутся, а какие — нет.
— Почему людям нравится шутливо искажать язык в интернете? Как можно объяснить все эти единицы рядом с восклицательными знаками, нули рядом с улыбочками-скобками, «б» вместо мягкого знака?
— Когда мы разговариваем устно, у нас регистр разговора не такой, как в письменной речи. Общение в интернете — это разговорная ситуация, как будто с приятелем пиво пьете на кухне. Но при этом вы можете пользоваться только письменной речью, а писать вы привыкли только литературные высокие стили. Вы не можете просто писать так, как вы бы разговаривали с вашим другом устно, потому что эта речь порождается именно в контексте устного говорения. Поэтому в интернете надо как-то ваш письменный регистр переиначивать — тогда возникают искусственные письменные маркеры неформального общения. Например, вы не поставите единичку вместо восклицательного знака в официальном письме. А тут вы показываете, что нажали, ошиблись, но все равно отправляете. С другой стороны, люди просто любят посмеяться и над языком порефлексировать.
— Нейролингвистическое программирование — это шарлатанство?
— Я не очень с ним знаком, но да. Если определять нейролингвистическое программирование как средство влияния на подсознание с помощью речи, то к нему можно отнести любые разговоры. Зачем еще говорить, если вы не хотите влиять на чье-то сознание или подсознание, вы же не в пустоту говорите? Понятно, что если вы речь выстроите с помощью риторических приемов, аргументов, метафор, то вы скорее убедите, чем если вы просто скажете: «Ну вот, сделай то-то, мне очень хочется». Но это ни к какому НЛП не имеет отношения. А если вы придумываете какие-то мистические «правила», то получается что-то вроде гипноза. Лингвисты к этому не имеют отношения и таких гипнотизеров не видели. Если они появятся, пусть приходят, будем их исследовать.
Текст: Ирина Иванова
Редактор: Анастасия Ларионова
Фото: Илья Сухарь
