Право на ошибку
Врачи, как и все люди, иногда ошибаются, но порой такие ошибки обходятся слишком дорого. Мы поговорили со студентами, пострадавшими от неправильного диагноза, врачебной халатности и невнимательности. Кроме того, постарались разобраться, насколько эта проблема распространена в России и в мире.
Средняя зарплата врача государственной клиники в России — 50 000 рублей в месяц. За эти деньги выпускники медов дежурят по ночам, пешком ходят на вызовы и не успевают пообедать. А еще они делают ошибки. Из-за усталости или халатности — неважно. В 2016 году зарегистрировали 352 обращения в прокуратуру о причинении смерти по причине неосторожности медработников, однако эти цифры вызывают сомнения. «Данные об ошибках не только недоступны, их никто не собирает», — комментирует профессор Вышки Василий Власов. Оказывается, мы даже перестали считать.
В прятки со смертью
Илья:
Началось все с самого рождения в 2000 году. Моя мать вынашивала меня девять месяцев, как и положено. Потом в родильном отделении врачи говорят ей, что нужно вколоть какие-то препараты, чтобы передержать меня на две недели, потому что в тот момент я якобы «был не в том положении». Это была государственная клиника, препараты были лицензионные, но их обычно вкалывают в тех случаях, когда происходит недодержка в два или три месяца, — они сужают маточные пути. Кесарево ей не предлагали, чтобы потом «все было в порядке». Поскольку она была уже на «пороге» моего рождения, она согласилась: куда деваться, врачи сказали.
Через две недели ничего не исправилось, а сделалось только хуже. Намного хуже. Мать лежит в стационаре, ей каждый день делают УЗИ, и каждый день происходят какие-то странные изменения. В один день я лежал боком к утробному пути, а во второй я просто перевернулся, но не той стороной, которая была нужна. Обычно дети вылезают головой вперед, а я подумал, что пора ногами. Далее я снова перевернулся и уже обвязал горло пуповиной, и она начала душить.
Стали тогда уже вызывать роды и вкалывали антипрепарат. И собственно, я рождаюсь ногами, повешенный, у меня полностью забиты легкие, и я не могу дышать, останавливается сердцебиение.
Меня поставили на аппараты, то есть час я не дышал, не кричал, не подавал признаков жизни, а потом откашлялся, выплюнул все это из легких и первый раз вздохнул. Но все равно ни криков не было, ничего, только какая-то заторможенность.
Потом к матери приходит врач и говорит, что, мол, вот поскольку вы ребенка передержали, у него сейчас очень слабое сердце, он проживет максимум три дня. У нее сразу началась истерия. Тогда родные забрали меня и мою мать из отделения.
И я просто выжил. Как бы умер, воскрес, нормально. Всю жизнь шучу по этому поводу, что воскресать — классно
Сейчас мама вспоминает об этом с улыбкой, у нее есть второй ребенок. Врачей за такое сажают. Ну, по крайней мере, моральный ущерб возмещать должны. Но моя семья решила не заниматься этим.
По данным министерства здравоохранения РФ, врачи ошибаются с каждым четвертым пациентом — ставят неправильный диагноз. Иногда это превращается в смешную историю о зря купленных таблетках, а иногда становится причиной отравления химическими препаратами и смерти. Подобная ошибка на год перевернула жизнь нашего героя.
Не все то миома, что в легких
Илья:
В 7–8 классе была диспансеризация, на которой нас повели на осмотр легких. После всех меня вызвали в кабинет еще раз, чтобы посмотреть, что у меня с легкими. Там были какие-то очень странные штуковины. Мне сказали, что это миомы, то есть что у меня раковые клетки в легких.
Год я просто ходил, потому что насмотрелся всяких романтичных фильмов про людей, которые умирают от рака. Я был очень маленьким, и я никому особо про это не говорил. Мать знала, отец — нет. Она молчала, отплевывалась от этой темы. Мы с ней это особо не обсуждали, у нас не такие близкие отношения.
И вот я прихожу еще раз проверяться, и мне говорят, что у них был просто сломан аппарат и никакого рака у меня нет. В принципе, все этим закончилось, но это был очень странный год, очень странные мысли. Честно сказать, я даже разочаровался, когда мне сказали, что я не умру.
Иногда врачи не ошибаются — просто рука начинает трястись или концентрация теряется. У людей такое бывает, но нормально ли это?
Правило пяти секунд
Вероника:
Я об этом узнала, когда мне было лет 14. Переходный возраст, все дела, хочется быть такой красивенькой. Я стою у зеркала, смотрю: у меня ключицы кривые. А у меня давно проблемы с позвоночником, я подхожу к маме, говорю: «Мам, все, я поняла, надо снова носить корсет». Она спрашивает зачем. Я говорю: «Да у меня что-то ключицы кривые, у всех такие красивые, ровные, а у меня перекошенные». Она говорит: «А, тебе уже не поможет, это тебя в детстве уронили».
Как-то в роддоме так получилось, она уже не помнит, меня уронили, сломали ключицу. Ну а что, девочка маленькая, уже особо ничего не сделаешь, и врачи просто оставили так. И ключицы поэтому просто неровно срослись.
И еще рядом у меня ранка на шее: в роддоме поцарапалась. И туда попала какая-то инфекция и стала идти глубже. Не знаю, как называется, вроде фурункул. У него еще корни такие глубокие, мне из-за этого просто стало дыхание перекрывать. А я только родилась, мне даже нельзя было никакой наркоз делать из-за возраста. Дали только чем-то подышать, вроде валерьянки, что-то стали резать.
У меня там до сих пор шрамик есть, он маленький, но с детства не проходит. В нулевые это было нормально — тогда все менялось, поэтому даже ничего не сделаешь.
От инфекций, занесенных в больнице, в мире ежегодно умирают 100 000 человек — почти половина Химок. Но все же иногда их спасают. А иногда вообще все само заживает.
Отвертка вместо зеленки
Женя:
По осени дело было. Пошел я, значит, покататься в скейтпарк. Катаюсь, никому не мешаю, вдруг чувствую, что на что-то наступил. Смотрю: саморез торчит в ноге. Понимаю, что сам не могу вытащить его. Ни ботинок снять не могу, ничего. Начинаю звонить в скорую. Оператор берет трубку, начинается диалог:
— Что случилось?
— Вот саморез в ноге.
— Вытащил?
— Нет. Мне больно, не могу вытащить.
— А ты что, думаешь, у нас обезболивающее здесь есть? Давай вытаскивай сам.
— Я не могу, может, вы придете, вытащите его как-нибудь?
— Ты где? Это далеко? — А у нас город маленький, там везде недалеко. — Ну, пусть тебя кто-нибудь привезет, мы посмотрим.
В итоге мне пришлось звонить папе и с ним добираться до пункта скорой помощи. Еще так интересно получилось: у меня саморез торчал примерно на сантиметр из подошвы. И пока я поднимался по лестнице у медпункта, споткнулся и в правую ногу его загнал вровень. Там, что интересно, у медпункта, никаких поручней нет. Есть тяжеленная железная дверь и широченный бетонный забор.
Захожу в медпункт, мне говорят: «Садись на кушетку». Я допрыгал до кушетки, сел, ко мне подходит медсестра:
— Снимай ботинок.
— Я не могу снять ботинок, у меня саморез в ноге.
— Ну, как снимешь, позовешь, — и уходит.
В итоге она приходит минуты через три и говорит: «Ладно, давай помогу». Пытается вытащить, а он не вытаскивается. Я тогда в шутку говорю: «Может, отверткой выкрутим?» Она достает отвертку, начинает выкручивать. Обезболивать она не стала, просто выкрутила мне отверткой этот саморез.
Потом одна медсестра спрашивает у другой: «А где у нас зеленка?» Та ей отвечает: «А у нас зеленка вся просроченная была, ее выкинули». В итоге мне йодом или перекисью все залили, заклеили пластырем обычным, которым мозольки заклеивают или порезы. Следующий день лежал с температурой 39 градусов, а потом все нормально стало.
Из-за того, что потом все становится нормально, пациенты не хотят идти в прокуратуру. И министерство здравоохранения даже не считает невнимательных или недоученных медработников — ни один кодекс четко не определяет понятие «ошибки врача». Ведь иногда ошибку можно исправить.
Семь раз отмерь, один — сверли
Вероника:
Я пришла лечить зубы, мне было лет пять или шесть. Это была обычная государственная детская стоматология. Женщина-врач — сорокалетняя тетка, вся прокуренная, от нее так неприятно пахло. Мне вкололи укол и начали сверлить зуб. Я сижу, ничего не подозреваю. Вроде бы не больно. Тут она, видимо, устала сверлить, у нее соскальзывает рука, и сверло мне по языку проходит.
Я лежу в шоке, язык-то мне не заморозило, язык-то я чувствовала, стало болеть. Когда зуб сверлят, это одно, а когда мясо — это другое. Я лежу в шоке, и самое жуткое, что меня просто убило, — она начала прикладывать ваточку, и такая мне шепчет: «Чш-чш-чш».
А мама у меня в коридоре сидела. Ну, я вышла, говорю: «Мам, мне язык просверлили». Она как-то не особо поверила, а я как-то не настаивала, мне было пять лет.
В итоге я потом в зеркало посмотрела, маме показала, мы порасстраивались, сходили в платную стоматологию, что тут уже сделаешь. Оказалось, она не настолько сильно задела, чтобы нужно было зашивать, поэтому просто побрызгали чем-то и отпустили. У меня просто болевой порог высокий, поэтому мне как-то было нормально.
Автор: Дарья Короткова
Редактор: Юлия Цветкова
