Практика в желтых стенах
Какие-то врачи делают операцию или накладывают гипс и больше никогда не встречают пациента. Психологам нужно с самого начала понимать: их работа — процесс растянутый во времени и специфичный. Узнали у студентов-практикантов, через что пришлось пройти для осознания себя в профессии.
Ира Жарова
Первый МГМУ им. И. М. Сеченова (бывш. ММА им. Сеченова)
Ориентиры
Изначально мне просто нравились химия и биология, а в дальнейшем стала задумываться, что здорово помогать людям. В медицинский университет все идут с этой мыслью. Это как сдать кровь и помочь человеку. Выходишь с ощущением, что кому-то нужен, и в нашей профессии так же. Даже не просто помочь, а выложиться. Круто слышать после лечения: «Спасибо, без вас я бы не жил».
Страхи
Мы шли на практику со страхом, ведь не знали, как поведут себя пациенты. Иногда думали, что они совсем неадекватные и привязаны к кровати, но оказалось совсем не так. Это как обычная больница, и большинство все же понимает, почему они там находятся. Кто-то пришел полечиться и хочет этого, но бывают и люди, которые не ощущают себя больными, с ними сложнее. У нас был случай, когда привезли молодого человека, который сам вызвал скорую. Его поместили в больницу и оставили. Многие из нас испугались, потому что он был крупным. Парень хоть и болел, но понимал, что нужно подлечиться — это осознанное решение.
Держите ручки в руках
В психиатрических больницах нет ручек на дверях. Есть сменные у персонала и были у нас. Сначала выглядело странно, потом поняли, что это необходимо. Некоторые больные хотят сбежать, а ловить их каждый раз и надевать смирительную рубашку проблематично, так что ходим со сменными ручками, которые нужно вставлять в двери. Если она захлопнулась, а ты без своего приспособления, то не выберешься.
Больные на нее охотятся. Каждый хочет выйти, но ты должен быть жестким. Нельзя перед ними быть добрым. Они больны и всегда хотят сбежать
Контроль
Здесь просто приходится управлять ситуацией. Часто берешь карту больного, видишь его отклонения, но при этом острое нежелание лечиться. Тем не менее им нужно помочь, поэтому мы учимся строгости. Но это недолгий период, у меня длился 2–3 дня. Сначала думаешь, что все они добрые, и у некоторых не замечаешь особенностей. Потом видишь, что они могут поступить с тобой по-разному, и по ситуации понимаешь, как себя вести. У многих сначала не видно отклонений. В процессе общения уже распознаются признаки.
Взаимодействие
Пациенты принимали нас за докторов, потому что мы все в белых халатах. Сначала мы наблюдали за ними, а потом уже общались, проводили тесты, писали историю болезни. Естественно, лечили профессионалы, которые имели квалификацию, и все происходило под их надзором. Кто-то уже считал нас за врачей, здоровался с нами и разговаривал, как с коллегами. А кто-то думал, что мы глупые. Везде есть такие люди, удивляться не стоит.
Независимость
Никто с нами не возился, все понимали, что мы пришли с багажом теории, так что мы пробовали применять знания на практике. В основном профессионалы помогали ставить диагноз, потому что в этом деле маловато опыта. Но в остальном мы делали все сами.
Тася Семенова
МГППУ, психология девиантного поведения
Смена полюсов
Целый год я училась на преподавателя математики и экономики в МПГУ. В какой-то момент меня стали больше привлекать такие предметы, как теория личностного развития и психолого-педагогический модуль. Я поняла, что мне нравится изучать закономерности развития психики, онтогенез в общем и целом. Мы погружались в особенности личности и психики, ездили на практику, где наблюдали за детками в садике, а после этого писали отчеты. В тот момент я поняла, что замаялась вникать в те огромные формулы и мне нравится совсем другое. В итоге я ушла с математического факультета и решила поступать на педагога психологии девиантного поведения. Это работа с детьми, склонными к суициду или противозаконным действиям.
Смотреть, но не трогать
Практика началась со второго полугодия на первом курсе. Она была обзорной и продлилась полгода. Каждый четверг мы ездили в разные заведения: в психиатрическую больницу, в Бутырский СИЗО, в интернат для людей с задержками психического развития. Никаких методик я с последними не проводила, но с такими людьми интереснее строится коммуникация.
Условие
Наверное, самое странное было в Бутырском СИЗО. Перед тем как попасть внутрь, мы прошли миллион проверок. После каждой за спиной захлопывалась дверь, поэтому чувствовалось напряжение. Затем нас встретил вольнонаемный психолог. В карцер тогда мы так и не попали из-за смены конвоя. Зато удалось оказаться в казармах людей, которые проявили себя достаточно хорошо. Они занимались обеспечением СИЗО: повара, электрики, слесари. Сначала мы не могли поверить, что рядом с нами стоят преступники без охраны, но потом привыкли. Было забавно, когда заключенные как бы случайно забывали вещи в казарме. А мы, пятнадцать девчонок, стояли в ряд с выпученными глазами! Увидела, что у кого-то из них 273-я статья, и спросила: «Что за статья?» Психолог ответил: «Да это ж изнасилование!» Так что нам стало уж точно не по себе.
Никогда не повторю
В конце лета я подумала о том, что хочу устроиться на работу по специальности. Позвонила в центр трудоустройства своего вуза, и мне предложили ставку помощника воспитателя в детской психиатрической больнице. Решила побольше узнать о своих обязанностях, поэтому пошла к заведующему. Пока я ждала его, присела рядом с женщиной. Я заметила, что она волновалась. Я даже почувствовала, как тяжело для матери знать, что ее ребенок отличается от других. Подумала, почему бы не заговорить с ней и не поддержать ее. Но глупее диалога у меня не было. Я попыталась выразить поддержку, но вышло так, что закончила фразой: «Мне, наверное, тяжело будет тут работать». Она посмотрела на меня и сказала: «Да, наверное». Такую глупость я больше не сделаю.
Поддержка — это хорошо, но только если понимаешь, что делаешь. В итоге я ушла оттуда в слезах, потому что для работы в психбольнице нужно иметь здоровый профессиональный цинизм. Сейчас для меня это невозможно
Контроль над ситуацией
Когда ты идешь на обзорную практику в качестве студента, на тебя не вешают обязанностей. Мы всегда под наблюдением. Хотя были две ситуации, когда мы частично работали самостоятельно. Например, в интернате для взрослых. Это место, которое посещают люди с детским типом шизофрении и задержкой развития. Как будто ясли, куда они приходят, чтобы социализироваться. Когда мы пришли, главный психолог провела нас в просторный кабинет, рассадила на диванчики, поставила в центр стул и сказала, что скоро на нем окажется человек. В течение двадцати минут мы могли спрашивать его о чем угодно в рамках разумного. Она предупредила об аккуратности: кто-то может выйти из себя, кто-то — странно отреагировать. К нам заводили пациентов, и мы вели с ними диалог. Они к этому привыкли, потому что наш университет сотрудничает с интернатом, так что у пациентов не было шока и патовых ситуаций, никто со стула не вскакивал. Но главное — проявлять сдержанный интерес, чтобы у этих людей не возникло к тебе привязанности. Потому что они как дети и потом просто от тебя не отлипнут, так что приходилось держать дистанцию и лицо психолога.
Незримые отклонения
Был еще один случай, когда наблюдали за женщиной с шизоаффективным расстройством. Мы сидели с одной стороны стола рядом с психиатром, а напротив — пациентка. Предварительно мы увидели ее больничную карту. Оттуда мы узнали, что ей 34 года, у нее трое детей. Она взяла кредит в банке, а затем вернулась со словами, что ее преследуют зеленые человечки. Ее тип расстройства волнообразен: глубочайшую депрессию временами сменял резкий подъем — и наоборот. Когда ее привели, то выглядела она абсолютно адекватно, хоть нас и предупредили, что началось обострение. Сначала эта женщина общалась обычно, но постепенно мы начали понимать, что ей неважно, слушают ее или нет. Постепенно это дошло до того, что она несла сектантский бред. Доказывала, что через нее говорит Господь и она жаждет проповедовать. После декламаций настоятельно попросила записать ее номер и связаться позже.
Сотрудники и студенты
Сотрудники относятся к нам приветливо. К ним регулярно ходят группы из таких желторотых товарищей, как мы. Все в порядке, нам везде рады, все хотят дать максимум информации. Хотя иногда важно, в какой день ты приходишь, ведь нужно, чтобы именно в этот день психолог захотел показать что-то особенное. Также выбираются пациенты с видами расстройств, которые не сильно травмировали бы нас. Есть люди с отклонениями, а есть с разрушенной психикой: голова набок и закатанные глаза. В нашей группе не было, а кому-то показывали.
Силы
Иногда начинаешь сомневаться: все ли усилия оправданны?
Когда я общаюсь с людьми, использую последние ресурсы и свой внутренний адронный коллайдер, чтобы нормально взаимодействовать с ними. Такое состояние описывает выражение: нет психологических сил. Силы-то всегда есть, только ты их тратишь на то, чтобы что-то блокировать. Расходуешь энергию не на знания, а на удержание страха, стресса, агрессии. Говорят, что их нет, но они есть, только с другим вектором. У меня не было никаких ожиданий. Я никогда не представляла, как будет проходить практика, просто шла с целью получить новый опыт. Каждый поход в учреждения помогал мне что-то понять, потому что по фрагментам складывается ощущение, что мне ближе, куда я могу пойти. Мы как исследователи, а вся практика — это квест.
Света Козелкова
МГМСУ им. А. Е. Евдокимова, клиническая психология
На развилке
Мне всегда нравились психология и медицина, а клиническая психология — это их синтез. Никогда не задумывалась, что иду в психологию, чтобы разобраться в себе. Меня больше интересовала помощь людям и то, что у психолога не бывает одинаковых пациентов: разный подход и разные истории.
Никогда не стану работать с алкогольной и наркотической зависимостями. Я видела такого рода больных и знаю, какова их реабилитация. Во-первых, я не буду полезна, потому что у меня есть предвзятое отношение к человеку. Во-вторых, по статистике, один человек из 250 выздоравливает или же у него долгая ремиссия. А если проще: могут опуститься руки.
Спасти одну жизнь хорошо, но это не мое. У нас еще будет практика в подобных больницах, и, может, мое мнение изменится
Спектр
Практика длилась две недели, за это время мы успели посетить наркологические, психосоматические, психиатрические заведения и детский сад с инклюзивным образованием. Мы практически увидели все сферы работы.
Ожидания
Я полагала, что мы будем каждый день ходить по больницам и разговаривать с пациентами. На деле все было немного иначе. В первый день прошла презентация преподавателей, а со второго началась практика. Мы ходили по отделению реабилитации, заглядывали к людям, но от нас были бытовые вопросы из разряда: как кормят? какой вид из окна? В больнице Ганнушкина (Психиатрическая клиническая больница № 4 им. П. Б. Ганнушкина ДЗМ, –– прим. The Вышки) дали присутствовать на тренинге с людьми, которые находятся на дневном стационаре.
Взаимодействие
Однажды посетили инклюзивный детский садик. Мы не общались с людьми, но были в невербальном контакте. Когда мы пришли в садик, там проходила зарядка. Воспитательница сказала: «Чего вы стоите, давайте с нами!» Было интересно и наблюдать, и участвовать. А еще посмотреть, как дети относятся к чужим. В этом процессе даже не замечаешь ребят с особенностями. Основное, что мы поняли, — в таких местах многое зависит от руководителя: если у человека есть тяга помочь и личные мотивы, то всем будет хорошо.
О юморе
В наркологическом диспансере пациенты отреагировали очень позитивно. Нас делили по группам, и в моей оказались одни девушки. Некоторые пациенты шутили, что надеются остаться здесь до момента нашей полноценной практики, чтобы мы их лечили. В мужском отделении у пациентов очень теплые взаимоотношения с клиническим психологом, они часто делают комплименты. И со стороны врачей такая же реакция.
Вера Толмачева
Первый МГМУ им. И. М. Сеченова (бывш. ММА им. Сеченова)
Причины выбора
Я хотела работать с людьми больше, чем с бумагами, а уже на втором курсе мне понравился предмет — нейропсихология. Мне интересны больше люди с особенностями головного мозга, нежели сам мозг. Именно в этом различие между нейропсихологами и нейробиологами.
Обретение уверенности
Я терялась во время проведения когнитивных тренингов, когда пациенты с деменцией (приобретенное слабоумие, стойкое снижение познавательной деятельности, — прим. The Вышки) уходили в негативизм и тем самым обесценивали мою работу. Раньше я переживала по этому поводу, сейчас уже нет, так как уверена в себе. Ведь это моя работа, которую нужно делать вне зависимости от отношения пациента.
Реакция пациентов
На практикумах мы наблюдали со стороны, как врач-психиатр или врач-невролог общаются с пациентом и проводят диагностику. Все это происходило в кабинетах. Сами больные улыбаются студентам, но некоторые не обращают на нас внимания. Однажды во время практикума врач-невролог обследовала одного из них. В тот день я была в юбке, и, когда присела рядом с ними, чтобы понаблюдать, пациент вдруг сказал: «Какие красивые ноги у этой девушки!»
Стресс
Когда я проводила когнитивный тренинг дементным пациентам в психиатрической клинике В. А. Гиляровского: там лежат очень тяжелые пациенты. После их тренинга я чувствовала, что нет у меня сил. Поэтому я ушла оттуда.
Благодарность
Мне ярко запомнился один пациент, у которого особая афазия — это расстройство, при котором пропадает речь. При этом у него было их две: пропала неспособность называть предметы и он не понимал обращенную речь из-за нарушенного слуха. Интересно было его обследовать. Но самый эмоциональный момент — когда во время лечения он взял меня за руку и улыбнулся. У меня возникло такое ощущение, будто я провожаю его на операцию. В такие моменты появляется чувство, что все не зря.
Текст: Елизавета Дютина
Редактор: Полина Жукова
Фотограф: Лиля Терехина
