Государство, медиа, «Новая газета»
Питерская редакция The Вышки встретилась с главным редактором «Новой газеты» в Санкт-Петербурге и постоянным гостем питерского кампуса Дианой Качаловой и узнала об отношении редакции к государственным СМИ, о разнице между работой журналиста в Москве и Питере и о проблемах профессии в России в целом.
— Расскажите немного читателям о своем опыте до «Новой газеты»
В «Новой газете» я работаю почти 8 лет, до этого была главным редактором сети газет «Мой район» («МР»). Ещё раньше — редактором отдела политики в ежедневной петербургской газете «Невское время». Когда меня пригласили создавать «МР», нужно было начинать с нуля и придумать, как сделать формат «районки», понятия тогда почти ругательного, популярным. Коллеги только пальцем крутили у виска. Поэтому, пусть это и звучит грубо, мы поставили цель — доказать, что из дерьма можно сделать конфетку и что районные газеты могут быть классными. И, кажется, с этой задачей справились.
Есть такое правило — раз в семь лет нужно менять работу. В 2011 году меня пригласили возглавить петербургскую редакцию «Новой газеты». Поначалу мне было трудно привыкать к новому формату. «МР» был массовым изданием, с тиражом, доходившим до 500 тысяч, и у нас было железное правило — говорить с читателем на простом, близком ему языке. Заметки там были короткие и информативные. Тут в «Новой» мне присылают тексты — в пять-десять раз больше по размеру, чем я привыкла в «МР». И это такие расследования или аналитические материалы, что даже если и хочешь сделать их короче — не получится, потому что там каждый абзац на вес золота.
— Если бы у вас был выбор пойти работать в государственные СМИ, вы бы согласились?
Никогда. Я даже не представляю, каково это, ибо никогда не работала в государственных СМИ.
Ведь основная задача любого нормального издания, любой газеты, любого журналиста — хватать чиновников за штанину, как злобная собачонка, и не давать им наглеть — воровать, плевать на наши интересы, нести пургу
А задача государственных СМИ — рассказывать о том, как эти самые чиновники нас любят, холят и лелеют. Я не справлюсь с такой задачей. Когда знакомые журналисты уходят в государственные СМИ, в чиновники или даже пресс-секретари, я почти всегда воспринимаю это как утрату.
— Как вы относитесь к коллегам из поддерживаемых правительством медиа?
Например, существует «Российская газета», к которой у меня нет претензий, потому что у них очень четкое позиционирование. Я ее читаю, чтобы найти тексты новых законов и то, как их трактуют представители власти. Журналисты «Российской газеты» не натягивают на себя белые одежды, не борются за титул защитников «демократии». Они доносят ту информацию, которую мне как журналисту и гражданину необходимо знать. Другое дело, когда СМИ, которые заявляют о себе, что они являются независимыми, на самом деле таковыми не являются.
— Журналисты вашего издательства часто подвергаются нападениям, некоторые отдали жизнь за свою профессию. Что чувствуете вы и ваши коллеги, идя утром на работу?
У нас убили Анну Политковскую, Юрий Щекочихин умер при странных обстоятельствах, погибли Игорь Домников, Наталья Эстемирова, которая не была штатным сотрудником, но работала с изданием… Сейчас идет травля Дениса Короткова, который пишет про империю Евгения Пригожина. В московскую редакцию недавно подкинули голову овцы и траурные венки.
Если все время жить и оглядываться на идиотов, то можно свернуть шею, поэтому я остаюсь оптимистом и считаю, что нужно делать свое дело, а дальше будь как будет
При этом ты всегда должен помнить, сколько есть людей, которые мечтали бы уличить журналистов «Новой» в каком-либо неблаговидном поступке, и обязан взвешивать все свои решения. Даже скорость на дороге нельзя превышать, потому что тут же найдутся издания, которые с радостью напишут: «Новая газета требует, чтобы все соблюдали законы, а ее редактор носится со скоростью 150 километров в час».
— Есть ли различия в работе журналиста в Москве и Петербурге?
Разница Петербурга и Москвы огромная, в том числе и в СМИ, и далеко не всегда это различие в пользу Петербурга. В Москве быстро принимаются решения, легче находятся деньги, и жизнь, в целом, намного динамичнее. Да, в Москве, как и во всей стране, закрывается много хороших изданий, или они живы, но переходят в плохие руки. Но там, мне кажется, нет отчаяния — все время возникает что-то новое, сообщества людей создают маленькие и не очень медиа. В Петербурге же все достаточно застойно: мы болотистый городок, у нас всё значительнее медленнее. Раньше, когда меня спрашивали, что нового в Питере в плане новых СМИ, я всегда рассказывала про «Бумагу». В принципе, оно классное издание, но гордиться им как новым и молодым можно было перестать еще несколько лет назад. Сейчас журналисты, ушедшие из ДП, создали новый ресурс, но я не рискну пока говорить, насколько он живуч.
Эта тягомотность — беда не только городских СМИ, это общая петербургская ментальность. Люди, которые работали в Москве и переехали в Петербург, в первое время должны себя притормаживать, чтобы не оказаться впереди паровоза
— Испытывает ли газета трудности помимо давления государства?
«Новая газета» — это большая редакция в Москве и несколько отделений в регионах. Юридически и финансово мы разные лица, так сложилось исторически. Но как ньюсрум — мы единая команда. Когда я приезжаю в Москву, то чувствую себя очень счастливым человеком, настолько там хорошая и добрая атмосфера в коллективе. Бывают профессиональные споры, которые мы решаем, но сказать, что были какие-то серьезные разногласия, я не могу. В Петербурге у нас совсем небольшая редакция, в основном мы работаем с внештатниками. Да, безусловно, бывают сложности — спорим из-за текстов, достаточного количества источников, позиции, объективности, фактов. Иногда ругаемся, дорабатываем. Это и называется редакционной работой, ничего необычного здесь нет. Но с точки зрения редакционной политики мы в одной лодке.
— Как вы думаете, оправданы ли риски, на которые идет в своих расследованиях «Новая»?
Однажды известный журналист-расследователь Артем Боровик сказал: «Я 15 лет занимаюсь журналистскими расследованиями, и за все эти годы люди, которых мы вывели на чистую воду, или сменили кресла, или пошли на повышение, или остались на прежних местах». У нас, к сожалению, институт репутации не работает вообще. Типичная ситуация для России, когда есть все доказательства, что человек замешан в коррупции, газета предает это гласности, но дальше ничего не происходит — правоохранительные органы игнорируют факты, и он продолжает работать как ни в чем ни бывало. В той же Японии при таком раскладе дел он бы застрелился. Я думаю, если бы мы выходили где-нибудь на западе, эффективность расследований была бы куда выше.
Но есть и светлая сторона. Например, когда мы пишем о проблемах социальных групп или социальных объединений, о бедах людей и об историях частного произвола, люди, узнав о беде, приходят друг другу на помощь. И так помаленьку, шажок за шажком создается гражданское общество.
— Что, на ваш взгляд, произойдет с российской журналистикой в будущем?
Есть такое выражение у преферансистов: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». То есть, если бы я был такой умный, то тут не страдал бы с вами фигней, а блаженствовал в теплых краях.
По тому, как сейчас развивается политическая ситуация, я не очень верю, что в ближайшее время наша работа станет легче или эффективнее. Давление на СМИ будет продолжаться
За последние несколько лет Государственная Дума приняла гигантский пакет законов, которые усложняют работу СМИ. При том, что все маскируется под благие намерения. Например, есть закон о противодействии экстремизму, и там есть статья 8 о недопустимости распространения экстремистских материалов. Но нигде нет определения того, что такие эти самые экстремистские материалы. А значит, неизвестно, за что конкретно надо наказывать. Наши законы ужасны тем, что они декларативны: в них не прописаны конкретные вещи, каждый трактует их как хочет.
— О чем должны помнить студенты, которые хотят стать журналистами?
Молодежь очень по-разному понимает, что такое журналистика. Чаще всего юным дарованиям хочется красивого — то есть работы в глянце. Как-то раз на факультете журналистики я случайно услышала разговор девушек, которые со страшной силой завидовали одногруппнице, попавшей на практику в «Esquire». Но на всех гламура не хватит. А значит, кому-то придется пахать в районках, кому-то писать короткие информашки, а самым толковым и усидчивым заниматься расследованиями.
Что касается расследовательской журналистики, я помню, как несколько лет назад в Майами познакомилась с коллегой, который готовил расследование по махинациям с тамошней недвижимостью. Он все время сидел в редакции и рылся в многочисленных базах данных: анализировал, сопоставлял, находил новые факты и радостно хлопал в ладоши. Представить у нас такое сложно.
У нас очень мало открытых баз данных, и журналисту приходится выхаживать все ногами, получать отказ от чиновников в предоставлении информации, а то и просто сталкиваться с тем, что его игнорируют
Хуже того, у нас сейчас принят так называемый закон о забвении, который обязывает поисковые системы даже без решения суда, только по требованию человека, удалять информацию, которая может нанести ему вред. Представляете, как «похудели» за два года поисковики? Так и получается, что мир развивается и стремится к открытости, а мы постепенно скукоживаемся и закрываемся от фактов.
Текст: Дмитрий Алексеев
Редактор: Полина Малахова
Фото: Юлия Маркова
