«Извини, но ты живешь в России»
Как и везде, научные направления в России находятся на разных ступенях развития: какие-то — например, гендерные исследования — еще не оформились в принципе, другие — например, астрофизика — имеют ряд серьезных проблем. Часто перед талантливыми специалистами встает выбор: работать в некомфортных условиях или готовиться к переезду. Наша редакция взяла интервью у представителей не самых популярных в России отраслей.
Саша Алексеева
выпускница бакалавриата культурологии НИУ ВШЭ
основательница Высшей школы равноправия, гендерная исследовательница
James Round / Dribbble
О ситуации в российском научном сообществе
В России можно заниматься гендерными исследованиями и, в принципе, чем угодно. Вопрос в том, какие цели ты перед собой ставишь как исследователь. Если ты хочешь классную зарплату и публикации в научных журналах, то, скорее всего, гендерные исследования в России не лучший выбор. Ведь они подвергаются хоть и не прямой, но цензуре. Ты не получишь преподавательскую должность, потому что нет факультета гендерных исследований; не опубликуешь статью, потому что нет журнала по гендерным исследованиям; не вступишь в академическое сообщество, потому что, скорее всего, оно будет отсутствовать. Академическое сообщество гендерных исследований в России существует, но оно разрозненно и не объединено под крышей какой-то институции, поскольку самой институции нет. Есть центр гендерных исследований в Питере, есть факультет гендерных исследований в ЕУ, и есть энтузиастки и энтузиасты, которые занимаются гендерными исследованиями индивидуально.
О гендерных исследованиях в других странах
Если мы просто берем идею Запада как Европы и США, то можно, наверное, сделать некую генерализацию: гендерные исследования там развиты больше, но, к сожалению, в Европе это тоже не гомогенная ситуация. Европейский университет, например, прикрывается в связи с консервативным поворотом.
Гендерные исследования не то чтобы дисциплина. Скорее это интердисциплинарная область: есть, например, гендерная социология, есть gender studies. Они ассоциируются с cultural studies, которые занимаются массовой культурой. И можно выделить совершенно разные подходы к тому, в каком состоянии эти дисциплины находятся сейчас. Существует мнение, что humanities в принципе находятся в кризисе, но это позиция, которая может подвергаться сомнению. Я считаю, что это, опять же, зависит от контекста и в России они в отсутствующем состоянии. Но я не считаю, что это плохо. Если мы посмотрим на США, то увидим, что феминисткая повестка после включения в академию была очень сильно деполитизирована и использована для наращения культурного и социального капитала, а не для того, чтобы решать какие-то проблемы. Мне кажется, большой потенциал есть у тех, кто одинаково маргинализован — как академики, так и активистки. Я буду надеяться на их сближение.
Личный путь
У меня диплом в cultural studies. Они необязательно связаны с gender studies, но, если вы учите cultural studies и не знаете, что такое gender studies, у меня для вас плохие новости. Я бы не сказала, что сама сейчас занимаюсь именно gender studies, у меня немного смещенный исследовательский интерес. Если говорить непрофессионально, феминисткая повестка мне близка и я время от времени продуцирую тексты на эту тематику разной степени академичности. В России для себя перспектив я не вижу из-за не совсем приятной политической ситуации. Сейчас я учусь на MA в research architecturе, занимаюсь исследованием архитектуры как медиума, на котором остаются следы насилия — например, различных гуманитарных катастроф, и того, как мы можем эти следы считывать.
Александра
астрофизик, Florida Institute of Technology ’20
Thanos Karachalios / Dribbble
Личные причины переезда
В мире научной России я нахожусь в довольно неприятном положении: у меня нет члена между ног. Как показал нам опыт женщин из СПбГУ и отвратительная фраза какого-то профессора математики из МГУ, любая лекция находится под угрозой — мы вполне можем потратить время на обсуждение наличия у меня или у других студенток груди.
Вне зависимости от специальности я хотел (героиня говорит о себе в мужском роде — прим. The Vyshka) учиться где-то, где я мог бы сходить к декану и где провинившемуся лицу вне зависимости от статуса дали бы леща.
Но опять же, я не для того пошел в астрономию, чтобы всю свою карьеру ходить с палкой и втыкать ее в задницу любому необразованному кретину, который никогда не видел женщин. Я пришел сюда, чтобы узнать о вселенной
Профессиональные причины
Профессионально-академических причин много. Во-первых, в моем университете, как и во многих других университетах в Штатах, развита многоспециальность. Я хотел попасть именно в этот университет, потому что он был основан как раз для нас, гиков по космосу. В 1958 году (мы празднуем 60 лет) NASA спонсировали открытие университета, в котором готовили бы инженеров, ученых и пилотов специализированно для космической гонки. Гонка закончилась, университет остался.
Помимо своего major в астрономии и астрофизике, я хожу на minor (дополнение к диплому на маленькое количество часов — прим. The Vyshka) по вычислительной математике. Помимо этого, у меня есть постоянный доступ к трудам аэрокосмических инженеров университета — и это ведет к следующей причине. В моем университете больше ста учебных организаций, я президент одной из трех профессиональных организаций, связанных с физикой, полетами в космос и астрономией. Моя организация является отделением национальной организации, и членство в ней позволяет мне получать доступ к позициям в других университетах, практикам и конференциям, которые нам оплачивает либо университет, либо наша организация. У нас есть возможность представлять то, чем мы занимаемся, выступая с научными работами. Мы сотрудничаем с другими организациями, поэтому помимо астрономии я могу добавить в резюме что-то инженерное. В этом году мы участвуем в SEDS CubeSat, например.
Получается, здесь, в своем сообществе, я лидер, организатор и могу работать напрямую с профессионалами. Это поможет мне в карьерном росте, потому что продвигать науку в массы я хочу вне зависимости от того, чем занимаюсь профессионально.
Астрономия в России
Если продолжить говорить о том, почему я не хотел заниматься астрономией в России, то могу сказать вот что. В 11 классе я ходил в ГАИШ МГУ (Государственный астрономический институт имени П. К. Штернберга — прим. The Vyshka). Это старое, медленно гниющее здание, а малые телескопы, принадлежащие ГАИШ, не ремонтируются за счет государства. Их ремонтируют волонтеры за свои деньги, что само по себе уже грустно. В Москве в принципе условий для наблюдательной астрономии не очень много. В России нет денег для содержания большого телескопа. Даже телескоп на Кавказе скоро заглохнет: никто не готов вкладывать в него деньги, это дорого — в США нам стоило больших денег починить наш университетский телескоп после урагана Мэттью.
Мой университет сотрудничает с другими вузами, и мы делим обсервационные ночи на телескопах в Аризоне, на Канарах и в Чили. Ночей всем хватает, да еще и свой большой телескоп есть, плюс где-то 10–20 маленьких телескопов. Есть еще куча вещей, которые в России не финансируются из-за бюрократии, от которой страдают ученые. Игорь Чилингарян (астроном в Гарвард-Смитсонианском центре астрофизики — прим. The Vyshka) хорошо рассказывает об этом тут.
Учеба
Нас заставляют заниматься исследованиями. Если ты не занимаешься исследованиями к 3 курсу, придет твой академический наставник и даст люлей. Или запишет курс за оценку, на котором необходимо заниматься исследованиями.
Я начал заниматься исследованиями во втором семестре 1 курса. Сначала я занимался наблюдательной астрономией, мы следили за бинарными звездами класса B. Но мне не очень нравилось — я понял, что хочу применять свои познания в астрофизике в аэрокосмической индустрии. В этом году я подошел к своему преподавателю по термодинамике, и на следующий день я уже начал работать над чем-то другим. Не буду вдаваться в детали, но мы изучаем эффекты солнечных частиц на космический транспорт и людей. Я бы не мог этим заниматься, если бы учился в России, да если бы и смог, то годам к сорока.
Мне не нравится система образования в России. Не нравится, что я обязан решить, кем хочу стать еще до ЕГЭ, и что могу подавать в маленькое количество вузов одновременно. Не нравится, что наукой пренебрегают в школах — не преподают так, чтобы заинтересовать детей. Я состою в организации под названием Women in STEM, каждый месяц мы ходим в соседнюю школу и строим с маленькими девочками какую-нибудь классную штуку, машинку из карандашей с электрическими элементами, например. В России нет такого. Я до 10 класса не знал, чем хочу заниматься в жизни. А когда узнал, было поздно участвовать в олимпиадах, чтобы точно попасть на одно из маленького количества мест в университетах, где преподают астрономию.
Нас в мире очень и очень мало. Я очень благодарен тому, что учусь с около 50 бакалаврами с разных курсов, которые так же страстно относятся к астрономии, как и я.
Алла Федорова
выпускница факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ
Anna Krestovskaya / Dribbble
О работе и перспективах
В России довольно сложно заниматься так называемой «мокрой» биологией, так как это работа в лабораториях с постановкой экспериментов. Для нее нужны специализированные реактивы, которых нет в России, их приходится заказывать. Доставка может растянуться больше чем на полгода. Из-за этого люди пытаются очень много работать, чтобы успеть опубликоваться, придумывать всякие замены для реактивов. Публикации нужны для грантов, а гранты — основной способ заработка. В общем, не наука, порой, а гонка на выживание. К тому же чтобы опубликоваться в заграничном журнале, неплохо бы иметь в соавторах иностранного коллаборатора, это повысит шансы.
Сейчас я говорю про биологию как «мокрую» (речь о практической лабораторной работе — прим. The Vyshka), так и про сухую, или биоинформатику. Я была с ней связана, пока училась на ФББ (факультет биоинженерии и биоинформатики — прим. The Vyshka), так как каждый год, кроме 1 курса, мы выполняли научную работу в лабораториях. Хотя, конечно, на первых курсах едва ли можно было отнести лабораторную деятельность к чему-то действительно масштабному и полезному. Сейчас я не планирую уходить в науку, если речь о «стандартной» карьере ученого — аспирантура, postdoctoral studies.
Планы
Я бы хотела заниматься наукой не в России. Банально из-за зарплаты, ведь даже на стипендию интерна в Швейцарии можно и снимать, и есть, и путешествовать. В РФ на то, что мне предлагали, можно было только снять квартиру. И иногда есть. Хотя в России есть место, где платят достаточно для всего вышеперечисленного, Сколтех, но туда меня попросту не тянуло.
Научная карьера неочевидна в России — вот ты получил степень, а дальше что и куда — непонятно
Ты можешь искать постоянную позицию где-то в околонаучной области и иметь там какую-то прибавку к зарплате. Но ты мог не получать эту степень и за потраченные пять лет в плане карьеры успеть даже больше. Стать профессором — крайне сложная штука, мест очень мало, да и конкретно я себя там не вижу. Профессорство или бытие завлабом подразумевает кучу бумажной волокиты, что попросту неинтересно — завлаб, например, должен привлекать деньги, это сплошная бюрократия. В Европе, мне кажется, карьера чуть прозрачнее: PhD, далее контракты на постдока, потом подаешься на завлаба. Хотя, конечно, опять — очень большая конкуренция, мало мест.
Рина Денисова
антрополог, 1 курс РГГУ
Pawel Olek / Dribbble
Антропология в России
Честно говоря, не могу назвать себя суперкомпетентной в этой области, потому что я все же маргинал-междисциплинарник, но о некоторых проблемах российской антропологии рассказать могу. В этой среде нет общего мнения даже по названию дисциплины: из-за специфики истории этой науки часть ученых у нас зовут себя этнологами, часть — этнографами, а часть — социальными или культурными антропологами. И нельзя сказать, что этот выбор исследовательской идентичности всегда обусловлен чем-то конкретным и объективным. Вообще, про российскую антропологическую школу принято говорить что-то в духе «своеобразная и самобытная традиция», — но надо помнить, что своеобразие — это не всегда знак качества. Так и здесь из-за особенностей исторических и политических процессов на территории России антропология как наука пошла по своему особому пути: большая часть научной работы проходила в русле так называемой антропологии спасения — занималась сохранением малых народов, языков, культур, культурных артефактов и всего такого. При этом не особо учитывался социально-политический контекст и в особенности его изменения в области политики идентичности. В позднее советское время в российской научной традиции произошел так называемый этнический поворот, когда научное сообщество признало легитимность термина «этнос». Также в то время активно развивались разнообразные этнологические субдисциплины (по типу этнической психологии, этносоциологии), происходила активная теоретизация этнологии — ну и это все вроде бы достаточно важно и приятно.
А вот уже постсоветский период можно назвать кризисным: произошло столкновение с зарубежными научными традициями, особенно заметны стали изъяны переводов классических трудов и их недостаточность, ну и привыкшее к изучению именно «этнического» сообщество долго и с трудом — да и сейчас оно продолжает сопротивляться — интегрировалось в общемировой антропологический контекст, работы без упора на этнический компонент вызывают недоумение у антропологических авторитетов, что уж говорить о какой-нибудь киберэтнографии.
Ну и очень серьезная, на мой взгляд, проблема — это отсутствие нормальной коммуникации в сообществе, его застойность. Нет адекватного института критики, публичных дискуссий, площадок для рефлексии и диалог
Планы
Ну а я со своей антропологией креативных сообществ в русскоязычном сегменте интернета стараюсь просто не задумываться о перспективах в сложившейся ситуации. Уходить в смежные области не очень разумно, так как даже перенимая инструменты и методы антропологии какая-нибудь условная социология остается социологией. И вообще, есть какая-то надежда на то, что все еще можно изменить и что новое поколение антропологов будет восприимчивее к мировым тенденциям и деятельнее в организационном и коммуникативном плане, чем его предшественники.
Текст: Даша Кулаева
Иллюстрации: Dribbble
Редактор: Светлана Киселева
