Поясни за научные интересы
Научный интерес студента – это не тема курсовой работы, выбранная за день до дедлайна в ЛМС, а сознательное решение и предмет его исследовательского поиска. Студенты Вышки старших курсов становятся профессионалами разных областей научного знания, иногда совсем новых и неисследованных, и уже сами могут преподавать.
Летом 2017 года студент 2 курса ОП «Филология» Александр Соловьёв и студентка 1 курса магистратуры ОП «История» Ольга Бурина прочитали свои авторские курсы по современной поэзии и средневековой медицине на Летней историко-филологической школе учащимся 9-10 классов. Этим летом они снова вернутся на школу в качестве преподавателей, а пока они не уехали, мы сделали небольшой экскурс в эти очень разные, но одинаково непонятные темы.
Александр Соловьев
Бакалавриат ФГН, Филология, 3 курс
Интерес к современной поэзии
Именно современной поэзией я начал увлекаться классе в 11. Как и для многих, наверное, это началось с чтения Бориса Рыжего. И только на первом курсе я стал интересоваться какими-то более сложными и, возможно, более интересными поэтами. Тогда окончательно понял, что хочу заниматься вещами, связанными с современным поэтическим процессом.
Для меня это один из основных академических интересов, и я уже периодически публикую критические отзывы и эссе. Университет в этом никак мне не помогал. Это было каким-то самостоятельным поиском. Я ходил в книжные магазины типа «Циолковского» и «Фаланстера» на поэтические вечера, общался с новыми людьми. Это было движение достаточно независимое от университета, поскольку у нас никто современной поэзией не занимается за исключением 2-3 человек. Хотя один из препродавателей на первом курсе показал и предложил разобрать небольшую подборку поэтов советского андерграунда – это тоже отчасти сыграло свою роль.
Как говорить о современной поэзии
Не очень понятно, откуда мы начинаем мерить современную поэзию. Когда я читал курсы по современной поэзии в своей школе, я начал с шестидесятников, с Евтушенко и Вознесенского, когда я читал курс на ЛИФШе – начал с футуристов, с Кручёных, Хлебникова, Хармса, Введенского. Обычно используются разные термины, по аналогии с английским: modern poetry и contemporary poetry. То есть современная поэзия начинается примерно после войны, а актуальная – это то, что пишется сейчас, в последние 5-15 лет.
Конечно, современная поэзия требует к себе каких-то особых методологических подходов и не совсем понятно, как о ней говорить. Поэтому очень мало кто занимается ей достаточно плотно. Например, есть Ямпольский – философ и искусствовед, который пишет про Дмитрия Александровича Пригова, поэта-концептуалиста с позиции искусствоведения и философии. Есть Марк Липовецкий, который пишет о советской неподцензурной поэзии тоже скорее с позиций философии. А как заниматься ею филологически – пока не очень понятно. Но есть некоторое количество людей, которые об этом думают. Сейчас о поэзии говорит в основном критика или эссеистика, но филологи мало про нее пишут.
Как понять, что стихотворение хорошее
Полного понимания и полного проникновения в смысл текста может быть и не произойдёт, но это не значит, что это стихотворение не может нравиться. Например, был такой потрясающий поэт Аркадий Драгомощенко, который писал очень усложнённые барочные стихи, которые и многим специалистам непросто даются для понимания. Но я думаю, что он настолько изящно, красиво и изощрённо пишет, что получать от него удовольствие могут абсолютно все.
Я не хочу сказать, что современная поэзия – это интеллектуальная игра, замкнутая внутри узкой группы умников, которые не учитывают всех вокруг себя, а занимаются удовлетворением собственных интеллектуальных амбиций. Люди пишут поэзию из расчёта на то, что их будут читать. Есть те, для кого более важен философский контекст, для кого-то повседневный, но получать удовольствие и делать эти тексты важными для себя может абсолютно любой человек без какого-либо бэкграунда.
Когда мы говорим о поэзии начала XX века, у нас есть ориентир в плане литературного канона, который нам сразу подскажет, какой поэт первостепенной важности, а какой – второстепенной. Понятно, что канон всегда даёт нам несколько неадекватные оценки. Поэта золотого века графа Хвостова современники считали чудовищным графоманом, и можно составить коллекцию издевательских эпиграмм на него, вроде эпиграммы Дельвига:
«В стихах Хвостова пользы три: читай, зевай и жопу три»
Однако у нас очень изменились представления о том, что такое хорошо, а что такое плохо, и мне, например, очень нравятся некоторые вещи из тех, что делал Хвостов. Это не имеет никакого отношения ко взглядам на него современников. Когда мы говорим о современной поэзии, ничего кроме нашего личного вкуса не имеет значения, никаких ориентиров у нас нет и ни о какой объективности речь не идёт. Я ориентируюсь на то, интересно это читать или скучно.
Есть современные авторы, которые не считают нужным читать чужие стихи, а вообще-то, когда ты пишешь стихи, самая важная вещь – читать, читать, читать чужие тексты. По этим авторам видно, что они не в курсе, что сейчас происходит, потому что они пишут точно так же, как Маяковский или как Бродский. Важная функция поэзии, помимо эстетической – сообщать нам что-то о той современности, в которой мы живем. Обычно очень хорошо видно, когда стихотворение написано без учёта всего того, что произошло между автором и Бродским. Это очень скучные стихи, и часто они неаккуратно написаны в стилистическом плане. Если бы передо мной положили такой текст, можно было бы просто взять ручку, сесть рядом с автором и показать стилистически неудачные места, замаскированные цитаты из Маяковского, которые непонятно к чему здесь сделаны. А когда ты видишь текст, который тебя чем то удивляет или который остроумен, который демонстрирует, что автор хорошо начитан, но эта начитанность не выпячивается, а выражается в чувстве стиля и меры – это хорошее стихотворение. Но в целом, разумеется, никаких объективных критериев хорошего и плохого не существует.
Тенденции в современной поэзии
Современная поэзия очень раздроблена на тусовки и группы. Есть гигантское количество людей, которые публикуют стихи на Стихи.ру. Из них большая часть ни черта не читали и пишут довольно скучные тексты. Они пишут не для того, чтобы сказать новое слово, решить какую-то художественную задачу, они самовыражаются.
Есть группа поэтов, которые пишут из расчёта на массовую аудиторию – АХ Астахова, Ес Соя, тот же Егор Завгородний к ним отчасти близок. Они гастролируют, собирая за это деньги, и им в большинстве своём тоже не нужно никого читать.
К ним профессиональное сообщество относится с некоторым презрением, они отвечают этому сообществу точно таким же презрением, здесь тоже никаких попыток услышать, что другие люди говорят
Внутри профессионального поэтического сообщества тоже есть разные тусовки. Есть условная группа вокруг журнала «Воздух», который организовал поэт Дмитрий Кузьмин (в девяностые годы он делал знаменитый альманах «Вавилон»). Вокруг этого журнала сосредоточена экспериментаторская, филологическая тусовка. Есть журнал «Арион», который занимает значительно более консервативную позицию, напирает на традицию, связанную с Серебряным веком, с Кушнером и Бродским. Между ними происходят какие-то стычки, потому что они занимают совсем разные позиции на счёт того, как должен выглядеть современный текст.
Есть условная тусовка вокруг альманаха «Транслит» – это собрание левых интеллектуалов, которые пытаются с помощью опыта философии 20-ого века понять, что вообще происходит в поэзии, анализировать её через постструктуралистов, Беньямина, Фуко.
Разделение связано с тем, как именно мы хотим видеть и организовывать литературный процесс.
С другой стороны, есть явная тенденция к политизации поэзии, поскольку, начиная с Крыма, вся зона общественного и политического в России была абсолютно убита на корню. Функцию политической рефлексии на себя взяли культурные институты, например, театр – Серебренников или театр.doc, кино – фильмы Звягинцева или Сокурова. В поэзии эта рефлексия тоже очень сильна, и даже авторы, которые раньше держались вне политики, теперь начали активно о ней писать. Это Мария Степанова, которая написала убойную поэму «Война зверей и животных» про конфликт России с Украиной, это Галина Рымбу, которая пишет левые социальные тексты, это Роман Осминкин, Андрей Родионов, Всеволод Емелин.
И если говорить про третий взгляд на тенденции, то можно сказать, что в 20 веке в России были два поэта, которые задали вектор всему, что происходило после них. Это Пригов, который показал, что когда мы пишем стихи от первого лица, это лицо никогда не наше, это всегда некоторая иллюзия. Мы всегда пишем от придуманного нами лица, и к нам оно имеет весьма опосредованное отношение. Это то, что специалисты называют «лирический субъект» (идею высказал Юрий Тынянов в начале 20 века), и Пригов писал стихи от лица обобщенного женского поэта, идеального советского обывателя, партийного функционера и так далее. Он менял эти личины постоянно, и никогда нельзя было понять, где он пишет всерьёз, а где он пишет под маской, где появляется сам автор, а где автора уже совсем нет. Он разрушил представления о возможности говорить от лица «я». Часть людей продолжили эту традицию говорить от лица кого-то другого в попытке услышать чужие голоса. Например, Мария Степанова постоянно этим пользуется, или Линор Горалик, которая пишет от лица униженных людей, людей, которых предпочитают не слышать.
Вторым важным лицом для актуальной поэзии является Аркадий Драгомощенко, который показал, что стихотворение может читаться как фотография
Обычно мы читаем стихотворение линейно и даже в лирическом стихотворении ищем какой-то сюжет и развитие мысли от начала к концу. А он показал, что стихотворение может развиваться и читаться с середины, разворачиваться в обе стороны сразу. Описание того, что ты видишь вокруг себя, требует каких-то новых слов, и старый словарь уже для этого не подходит – мы должны пытаться искать какие-то новые усложненные формы описания знакомых предметов. Поэзия Драгомощенко – это такое исключащее себя из окружающего мира наблюдение за ним, когда внимание переносится с того, что я чувствую, на отстранённое описание. Современная поэзия работает между этими двумя традициями.
Массовая поэзия
У массовой поэзии есть довольно конкретная задача, как и у массовой культуры в целом: чтобы человек смог легко себя соотнести с тем, что он слышит в стихотворении, легко испытать связанные с этим эмоции, но это переживание не было бы для них мучительным
Этот набор поэтов предлагает простой путь к эмоциональному переживанию. Но претензия не к тому, что они массовые, а к тому, что большинство таких поэтов делают это из рук вон плохо. Они не обладают поэтическим вкусом, создают чудовищные стилистические конструкции. В качестве примеров хорошей массовой поэзии можно привести Веру Полозкову и Дану Сидерос. Они пишут, ориентируясь на массового читателя, и избегают какой-то чрезмерной сложности, но при этом они обе начитаны, ставят перед собой более сложные поэтические задачи, создают более изощрённые конструкции, и когда ты их читаешь, то думаешь: «Блин, это довольно круто».
Между массовым и элитарным не стоит никакой границы с колючей проволокой и собаками, потому что нет никакого четкого разграничения.
Поэт, который решает какие-то довольно сложные художественные задачи, может одними восприниматься как элитарный, другими – как массовый, вот Дмитрий Воденников, например
Он публиковался в «Вавилоне», в «Воздухе», писал очень интересные, часто довольно сложные стихи – и при этом его регулярно приглашают выступать на вечерах эстрадной поэзии, его запойно читают поэты-любители и т.д. Если мы себе представим человека, который обожает Толстого, читает Пруста, перечитывает «Поиски потерянного времени» в оригинале, я абсолютно уверен что тот же самый человек может спокойно пойти в книжный, купить себе томик Кинга и Паланика и получить удовольствие.
Хорошая беллетристика – это важно и нужно, но к массовой поэзии у нас сразу возникает очень снобское отношение. Мне это кажется неправильным, в чем-то массовая поэзия не менее важна, чем беллетристика.
Рэп
Рэп – это поэзия, но просто очень другая поэзия. Это такая архаическая устная поэтическая форма, которая, возможно, связана с традицией устных сказаний или традицией шаманских заклинаний – не напрямую, конечно. Эта поэзия появилась как способ людей из чёрных районов объясниться за своё комьюнити с представителями других черных комьюнити. То есть поэт в данном случае говорит от лица многих. И в этом смысле мне кажется рэп – это поэзия, которая не очень терпит говорения только о себе или только от себя. Конечно, Oxxxymiron мастер, но то, что он постоянно говорит от первого лица или о себе, опять же превращает рэп в какую-то игрушку потребительского общества. Это убивает дух социального протеста, общности и коммунальности, который в хип-хопе был заложен.
Есть взаимовлияние между поэзией массовой, элитарной и хип-хоп поэзией. Часто можно увидеть у массовых поэтов отсылки к Oxxxymiron’у или Гнойному, у элитарных поэтов можно увидеть эксперименты с ритмикой в текстах, которые очень напоминают хип-хоп.
Я не думаю, что в хип-хопе может быть разделение на массовое и элитарное. Хип-хоп не может быть элитарен по своей природе, как не может быть элитарен хэви-метал или рок-н-ролл.
Список для чтения
- Ростислав Амелин «Ключ от башни. Русская готика»
- Дарья Суховей «По существу»
- Андрей Родионов «Поэтический дневник»
- Глеб Симонов «Выбранной ветки»
- Лида Юсупова «Dead dad»
- Галина Рымбу «Жизнь в пространстве»
- Эдуард Лукоянов «Зелёная линия»
- Хамдам Закиров «Дословно»
- Кирилл Корчагин «Все вещи мира»
- Лев Оборин «Смерч позади леса»
- Арсений Ровинский «Незабвенная»
- Сергей Соловьев «Любовь. Черновики»
- Хельга Ольшванг «Голубое это белое»
- Мария Степанова «Против Лирики»
- Андрей Сен-Сеньков «Стихотворения, красивые в профиль»
- Сергей Завьялов «Стихотворения и поэмы 1993 — 2017»
- Полина Барскова «Воздушная тревога»
- Станислав Львовский «Стихи из книги и другие стихи»
- Линор Горалик «Так это был гудочек»
- Игорь Булатовский «Смерть смотреть»
Если интересно поискать более широкий поэтический контекст, могу отослать вас к сайтам:
Ольга Бурина
Магистратура ФГН, История, 2 курс
Выбор специальности
Я хотела изучать настоящую, объективную историю. Мне стало интересно, как люди лечились в 15 веке, что они ели, хотелось найти истоки разных традиций современности. Мне показалось, что через историю медицины можно узнать настоящую историю повседневности того времени. Понять эпоху через медицину. Сейчас я перехожу от истории одного человека к истории факультета, я занимаюсь деканом Базельского медицинского факультета второй половины XVI века – Феликсом Платтером (1536 — 1617 гг.). Моя магистерская работа будет захватывать более широкий контекст.
Мифы о средневековой медицине
Существует идея о том, что воду не кипятили, и все заражались через воду. На самом деле это не правда, воду кипятили, и был отдельный латинский термин – Aqua cocta (вареная вода).
То, что не мылись и не мыли помещения – тоже миф, потому что существовали инструкции, как приводить жильё в порядок, как приводить себя в порядок
Если в городе начиналась эпидемия чумы – а чумой, кстати, тогда могло называться все, что угодно, любое пятнышко на теле, – сразу же предписывались превентивные меры. Правда, карантином иногда пренебрегали: например, если город находился на торговых путях, закрывать его было не выгодно. Торговля закроется – город встанет.
Правда то, что вплоть до XVI века отрезали конечности. Это было связано с церковью и церковными запретами
Существовал постулат о том, что церковь не проливает крови – поэтому нельзя было оперировать живую плоть. Только если конечность – рука, например, – отмирала и уже угрожала здоровью всего тела человека, тогда конечность можно было отрубить. Это правило тоже было тесно связано с религией (Ин. 15, 2). Хирургия от этого не могла развиваться, и до XVI века в университете она не преподавалась.
Актуальные методы лечения
Сейчас это называется гомеопатия. Судя по тому, что советуют некоторые “специалисты”, например, лечиться марганцовкой. Многие до сих пор используют барсучий жир при бронхите, настойки из растений тоже до сих пор употребляются.
Интересно другое, уже в XVI веке была договорённость между фармацевтом и терапевтом.
Терапевт советовал самое дорогое лекарство пациенту, тот шёл в аптеку, заказывал это самое дорогое лекарство и аптекарь отдавал терапевту процент от прибыли. Сегодня, к сожалению, такие схемы тоже есть
Источники по средневековой медицине
На втором курсе я занималась историей чумы и читала трактаты, написанные в медицинском жанре Consilium. Существовало три вида медицинских жанров: Consilium, Curationes, Observationes. Это градация от общих медицинских советов к обсуждению конкретных случаев болезни. Consilium решал, например, что делать, если в город пришла чума. Изначально я занималась советами по борьбе с чумой итальянского гуманиста Марсилио Фичино (1433 — 1499 гг.).
Сейчас я занимаюсь источником личного происхождения – дневником Феликса Платтера, в нем описано очень много непосредственно медицинского опыта. Платтер пишет дневник на базельском диалекте, но все свои научные труды он писал на латыни, которой прекрасно владел.
Обучение Средневековых врачей
Медицинские факультеты появились вместе с первыми университетами. Проблема была в специфике медицинского факультета: на занятиях студенты цитировали кластер древних авторов, в который входили Гален, Гиппократ и Аристотель. Предполагалось, что студенты должны выучить их наизусть и обладать этим знанием. Практической медицины как таковой не было.
Вместе с вхождением практической медицины в университет в XVI веке ученые создали наднациональную систему обмена наблюдениями.
Например, ты пишешь: «Ребят, у меня тут такой случай, у пациента нога отвалилась, как обратно прикрепить?» и начинаешь рассылать по Европе
Вы вместе собираете какой-то кейс, отмечаете повторяющиеся симптомы и так появляется описание болезни. Однако такая система работала только начиная с XVI века.
Практическая медицина
Практическая медицина зарождается во время повсеместных вспышек чумы в XIV веке. Платтер, которым я занимаюсь, пережил за свою жизнь семь вспышек чумы, три он пережил в качестве больного, в четырёх работал как врач. Люди понимали, что чума не лечится приложением подорожника или иконы, нужно было искать другой способ лечения.
В Италии, где хирургия развивалась быстрее, уже с XV века предлагали вскрывать бубоны. В в советах, как противостоять чуме, Марсилио Фичино впервые высказал идею о том, что можно вскрыть бубон, вычистить гной, обработать и зашить его обратно, то есть как-то лечить. До этого этим бубоном могли посоветовать приложиться к иконе и подождать пока само пройдёт. В XV веке в Европе появляется сифилис, необходимость практической медицины растёт.
Колдуны VS медики
Колдуны и народные знахари всегда побеждали профессиональных медиков по популярности. Они всегда ставились выше, и скорее люди шли к какому-то знахарю, который разными обрядами, заговорами, больше похожими на шоу, убеждал пациента поверить ему нежели к выпускнику медицинского факультета. Об этом пишет Платтер: после того, как он закончил университет в Монпелье, а это был передовой университет, где производилось множество вскрытий и качество образования было очень высоким, он вернулся к себе на родину в Базель, стал главным городским врачом, но несмотря на это он никак не мог найти работу, потому что люди ему не доверяли. Он всё время конкурировал с колдунами и ведунами, бабками, и даже с палачами, которые часто в Средневековье были, по совместительству, городскими цирюльниками . Для того чтобы люди узнали о Платтере, как о хорошем враче, ему приходилось посещать публичные места типа кабаков и и между делом, при каждом удобном случае заявлять: «кстати, знаете я – медик». Ему постоянно приходилось заниматься рекламой своих услуг. Знахари были популярнее среди неграмотного населения и они очень долго занимали первые позиции. К врачам ходили в основном богатые люди, и молва о таких врачах широко не распространялась.
В XVIII веке Руссо и другие Просветители писали о том, что профессиональные врачи – те ещё шарлатаны. Руссо всю жизнь,страдал от болей в мочевыделительной системе, бегал от одного врача к другому, тратил огромные деньги, но ему никто не мог помочь, а когда он перестал лечиться, ему стало лучше. Недоверие к врачам особенно ярко отразилось в культуре XVIII века.
В плане медицинской практики врачи XVI века были более подготовленными, чем их предшественники и конкуренты-знахари, и знали больше. Тот же Платтер, который учился в Монпелье и участвовал в множестве анатомических сессий, помимо этого занимался аутопсией, то есть воровством трупов и их вскрытием. У него была большая практика.
Кейсы из средневековой медицины
В XIV-XV веках больше всего поражает рецептура лекарств. Европейская рецептура рецептуры идёт из арабской культуры, а там была традиция смешивать ингредиенты разных происхождений: минералы, камни, что-то животного происхождения, что-то растительного, и чем больше, тем лучше. Рецепты были очень длинными, туда добавлялось всё, что можно: экскременты птиц, жучки, камушки.
Из личных дневников Платтера можно многое узнать об аутопсии, например, интересно то, что студентам-медикам в Монпелье проводить аутопсию помогал представитель церкви.Один монах указывал ребятам, где были похоронены свежие трупы, это было важно – ведь тело должно быть еще свеженьким, и кроме того, свежую могилу легче разрыть. Если бы врачи шли на кладбище ночью с лопатами, было бы сразу понятно, зачем они идут, поэтому лопаты они не брали, могилы раскапывали руками.
Описывая свою первую аутопсию, Платтер говорил, что перед тем, как они вышли за трупом, они целый вечер пили и ели в церкви вместе с монахом. Он подводит итог дня и говорит, что с телом украденной женщины было всё плохо: ступни были кривые и плохие лёгкие, но больше всего его поразило, какую вкусную курицу готовят монахи в церкви.
Бывали и случаи, когда монахи заставали студентов-медиков врасплох. Тогда Платтеру и его товарищам нужно было срочно убегать от вооруженных саблями монахов, . Однажды, во время одной такой неудачно вылазки, студенты наспех завернули свежевыкопанное тело в одеяло и рванули назад с кладбища к городским воротам. Когда они пришли в дом к другу, который их прикрывал, они развернули тело и поняли, что это их однокурсник. Платтер пишет, что это “любопытный и забавный случай”.
Самым интересным было описание женщины, которая умерла от эпилептического удара. Как только студенты вскрыли ей череп, мозг от соприкосновения с кислородом взорвался и Платтер описал это следующим образом: «ее мозг стекал по лицу как густой крахмал».
Церковь VS медицина
Переход к хирургии связан с появлением учения Везалия в XVI веке, когда он издал свой трактат De humani corporis fabrica, посвященный практической медицине. Врач проводил революционные эксперименты с человеческим телом: он снимал с трупа кожу, наблюдал за работой мускулов, вываривал труп, рисовал скелет с точным расположением костей. После выхода этого труда произошла революция в хирургии. Несмотря на то, что эта книга была запрещена и в вузах как правило преподавать по ней было запрещено, она быстро распространялась. Даже клир начал интересоваться строением человека. В случае Платтера клирик помогал студентам находить трупы с условием того, что они ему рассказывали о результатах вскрытия.
В институте Монпелье священники приходили посмотреть на анатомическую сессию. Аутопсия должна была караться инквизиционным судом, но в большинстве случаев студентам-медикам удавалось избежать строгих наказаний. Хотя были случаи казней. Стремление к знаниям резко контрастировало с политикой церкви.
Медицина и кулинария
Иногда получалось так, что медицина диктовала кулинарные предпочтения. Это связано с гуморальной теорией, которая говорит о том что Вселенная создана из четырёх элементов: воды, огня, земли и воздуха. Например, если вы меланхолик (холодный и влажный) и вы чувствуете, что у вас слишком много желчи, стоит съесть что-нибудь тёплое и сухое, чтобы высушить в организме эту желчь. Так, медицинские предписания сочетались с кулинарными предпочтениями. Только на рубеже XV – XVI веков, когда в Европу хлынуло большое количество товаров из Америки, неизвестных ранее европейской кухне и европейской медицине, эта взаимосвязь прервалась. Люди не знали ничего про новые продукты, какие они — сухие или холодные. С развитием гастрономии люди начали разделять кулинарию и медицину.
Список для чтения
- Сорокина Татьяна Сергеевна — История медицины в двух томах
- Бергер Е. Е. Особенности хирургического образования в средневековой Европе
- Бергер Е. Е. Античное наследие в медицине Возрождения
- Siraisi N. G. Medieval and Early Renaissance Medicine. An Introduction to Knowledge and Practice.
- Wear A. Knowledge and Practice in English Medicine, 1550-1680
- Wear A., French R., Lonie I. The Medical Renaissance of the Sixteenth Century
- Siraisi N. History, Medicine and the Traditions of Renaissance Learning
- Siraisi N. Communities of learned experience. Epistolary medicine in the renaissance
Текст: Юлия Цветкова
Фото: Лилия Терехина
Редактор: Светлана Киселева
